Чувство родства

Чем дольше живешь, чем больше познаешь, тем чаще спотыкаешься о такой простой вопрос. Когда и почему наши далекие пращуры, вечно голодные, боящиеся всего, что окружало их в дикой природе, только-только начавшие лепить человеческую речь, вдруг стали сочинять стихи?
Кто-то же первый, к удивлению других, обнаружил, что в слове скрыта музыка. Что им можно рисовать удивительные образы. Что оно может нести и передавать не только четкость мысли, но и многогранность чувств. Так, очевидно, и зародилась поэзия. Она, как и музыка, независимо от того, где и на каком языке написана, сближает народы. Может быть, в таком сближении разных людей и стран и состоит ее главное предназначение…
Читаю стих-зарисовку о Лондоне:
«Идет по Темзе пароход, я на ходу обедаю. Куда идет, зачем идет – не знаю и не ведаю».
Уверен, уже по ритмичной тональности строчек, похожей на ходьбу, по точному набору слов внимательный читатель сразу понимает: так говорить и чувствовать может только наш человек, выходец из наших славянских краев, хотя и упоминается совсем иная страна. А следующие подмеченные поэтом детали убеждают в этом окончательно: «Ирландец рыжий пьет вино, да из горла, как в Питере. Как Нельсон высоко стоит в объятьях полдня свежего! Кругом ребята все свои, но только чуть повежливей».
Но концовка у зарисовки совсем неожиданная: «От впечатлений еле жив, встаю и дальше топаю. …А вечером – на Тель-Авив, в его объятья теплые». Вот тебе и на! Значит, пишущий совсем из других краев…
Впрочем, пусть читатель не спешит с выводами. Оказывается, все-таки не чужой нам автор стихов. Через несколько страниц читаю, как он собирается прикатить в осеннюю Одессу, и еще сто двадцать километров по разбитой трассе потрястись. И как он сам признается: «Здесь мне каждый поворот приметен, долететь до Буга – ерунда. Подо мною скрипнет мост: «Приветик! Ты, земляк, откуда и куда?».
Совсем не случайно начал рассказывать о новой книге избранных стихотворений и поэм нашего земляка Якова Тублина «Образ жизни» с цитирования именно таких строк. Потому что, на мой взгляд, глубинным чувством родства пропитан весь этот сборник. Оно составляет суть и сердцевину собранной в нем поэзии. Включенные в него стихи написаны и в Николаеве, и в израильском городке Ашкелоне. Толчком к появлению многих образов и чувств явились впечатления автора, которые он почерпнул, путешествуя по странам Европы и Америки. Хотя сама книга издана в Санкт-Петербурге. А такие подробности как бы документально еще раз высвечивают и подтверждают чувство человеческой общности и духовной связи, которыми тесно связаны все мы, живущие в этом мире. Именно такую мысль тонко, без пафоса и очень по-человечески доносит нам Тублин всем своим творчеством.
Еще одна важная психологическая особенность поэзии Якова Тублина – документальность. Его стихи не надуманы, они не навеяны литературными образами, а появляются под толчками конкретных событий жизни. Поэтому такими отпечатками времени они, наверняка, будут интересны еще не одному поколению. Вот только несколько примеров. Стихотворение «Мама плакала» посвящено Дню Победы, увиденному мальчишкой в мае 1945 года: «Был праздника круговорот расцвечен флагами. Победу праздновал народ, а мама плакала», – констатирует поэт. А дальше скупо добавляет: «И со стены отец видал, как мама плакала. Казалось мне – смущенно он так улыбнулся, как будто сам виновен в том, что не вернулся».
Так видеть и писать могут только дети войны.
Другое стихотворение, тоже с точным признаком места и времени. Начинается оно так: «…А жил я на Привозной, акацией бела, как просто и привольно Привозная жила!». Далее несколько четверостиший с конкретными зарисовками мирной жизни городской улицы и всего две строчки в концовке: «…Шло солнышко на запад, а с запада – война».
Такая мужская лаконичность свойственна многим стихам Тублина. Он не рассусоливает, не разжевывает свои мысли и чувства, а дает возможность нам, читателям, самим додумать и дочувствовать переживаемое поэтом. Но за фактом, который он высвечивает нам – кроется очень многое. Вот как бы вскользь брошенная фраза всего из двух строчек: «А у бабочек, у поденок, еще целая жизнь впереди». Но как о многом заставляет она думать читателя…
Образное поэтическое зрение автора часто открывает нам мир заново, помогает замечать красоту того, мимо чего мы проходили, не обращая внимания. К примеру, «как летят прозрачные стрекозы, словно вертолеты, наклонясь». Признаюсь, когда первый раз прочел строчки: «Остывшие пляжи печальны. Похожая на весы, чайка висит над причалом – меж морем и сушей висит», - поразился точно увиденному образу чайки, похожей на весы. И только в конце стихотворения, когда прочитал: «Мне тоже пора что-то взвесить, решиться пора, хоть убей, под синим шатром поднебесья, в единственной жизни моей», - мне приоткрылась полная глубина смысла найденного поэтом образа чайки, похожей на весы.
В книге собраны стихи разных лет. Это отчетливо видно даже по названиям разделов ее содержания: «После исхода», «Из американского блокнота», «Париж-Лондон». Но в нее включены и произведения прошлых лет, которые николаевские любители поэзии хорошо помнят еще по первым книгам Тублина «Теплоход», «Каждый день», выходившим в Украине. Сейчас тематика и география его стихов расширились. Но сам поэт признается: «За гранью и за кругом живу я не спеша. Между Днепром и Бугом еще моя душа».
Он честно и четко объясняет читателю, что его тянет в наши края: «Я не прогуляться и не в гости – прибыл на короткий срок опять. Мне и дел всего-то: на погосте, рядом с мамой, молча постоять. Побродить у старого причала молодых, невозвратимых дней. Покурить на берегу Печали, над рекой былой Любви моей».
Сборник называется «Образ жизни». Прочитав его, понимаешь, что озаглавлен он так не случайно. Ведь речь идет не только об образе жизни, но и о линии жизни, о том, отчего она у человека складывается порой так причудливо. Почему он рождается в одной стране и потом вынужден покидать ее…
Заинтересованный читатель найдет ответы и на такие острые вопросы. Поэт с присущей ему откровенностью отвечает на них точно и понятно. Специально не акцентирую на этом внимание. Пусть, кому интересно, возьмут в руки «Образ жизни», внимательно прочтут стихи и поэмы нашего земляка, и еще раз подумают над тем, как сложно и нелегко сложилась судьба многих людей когда-то самого громадного советского государства…
Но на один момент творчества Тублина все-таки считаю необходимым обратить внимание читателей. Он особенно четко проявился в стихотворении с многозначительным названием «Мост». На мой взгляд, его смысл имеет стержневое значение для всей книги. Вот строчки, которые очень точно передают переживания и мысли автора:
«Кипяток крикливого иврита обжигает слух, но я молчу. Разве мова прежняя забыта? Разве я забыть ее хочу?».
Поэт, отплывая на историческую родину, на борту парохода повторяет про себя: «Не беру сегодня я назад ни слова. Точка. Якорь поднят, отданы швартовы».
Сколько бывших жителей нашего города и Украины испытывали подобные чувства, уезжая по необходимости в Канаду, Германию и другие страны.
Но мы, читатели, даже по тональности стиха понимаем, как, приняв нелегкое решение, мучается поэт между прошлым и будущим. И нам приоткрывается, почему и для кого он собирается строить «Мост». Конечно же, поэт пытается всем своим творчеством, вопреки трудностям и препятствиям, строить мост для человеческой доброты, любви и красоты. Для всех людей, в какой бы стране они не жили. И заверяет читателей, что ничего не пожалеет на воплощение своей мечты: «даже пусть костьми навечно лягу при постройке этого моста».
И совсем не случайно Яков Тублин посвятил это стихотворение своим детям и внукам.
Илья Стариков,
доктор педагогических наук,
профессор НГУ им. В.А. Сухомлинского.

Стихи Якова Тублина
 ***
Мне отрадно этой мыслью греться:
Вот билет на теплоход возьму -
Прикачу в осеннюю Одессу.
Просто так - в Одессу, ни к кому.

Несколько глотков степного ветра
Мне напомнят ту, иную жизнь.
И ещё сто двадцать километров
По разбитой трассе потрястись.

Здесь мне каждый поворот приметен,
Долететь до Буга - ерунда.
Подо мною скрипнет мост: "Приветик!
Ты, земляк, откуда и куда?"

Воротился я к тебе из Рая,
Но уже остаться не могу.
Есть на свете край такой - Израиль,
Там - на левантийском берегу.

Я - не прогуляться и не в гости -
Прибыл на короткий срок опять.
Мне и дел всего-то: на погосте,
Рядом с мамой, молча постоять.

Побродить у старого причала
Молодых, невозвратимых дней.
Покурить на берегу Печали,
Над рекой былой Любви моей.

В ИУДЕЙСКОЙ ПУСТЫНЕ
Как долго и трудно
Я шел к Иудейской пустыне.
Мой след затерялся,
И здесь к рассвету простынет.

Карельские сосны, озёра,
Украинский тополь...
Я вдоволь и всласть
Насмотрелся, испил и протопал.

Дышал вашим воздухом,
Жил вашей болью и верой -
И вот я на склоне стою,
Перед рыжей пещерой.

А в Мертвое море, как соль,
Оседает и эта минута.
Я не виноват,
Что родился в долине Галута.

За все заплатил я сполна
И не требую сдачи.
Я в центре пустыни стою,
Не молюсь и не плачу.

О чем попросить,
Если я не умею молиться?
Оазис внизу -
Там, в тени, подадут мне напиться;

Чего еще надо,
Чтоб выйти опять на дорогу!
У Бога не просят,
А благодарят только Бога.

За серо-зеленое море
Под куполом синим,
За то, что стою
Посреди Иудейской пустыни.

За то, что Исход -
Хоть поздно - все же случился;
Что жив до сих пор,
Не разбился, не спился.

Особо за то,
Что, ни слова молитвы не зная,
Уже я, по сути, допущен
В приемную Рая.

Мне так на душе
Не бывало спокойно доныне,
Как в этих невзрачных горах
Иудейской пустыни.

НА СВОЕМ БЕРЕГУ
Ласковый вечер спустился
В эти святые края.
Вот, наконец, и прибился
К милому берегу я.

Воина внук и раввина,
Бывший российский моряк,
Как тебе эта равнина
И левантийский маяк?

Как тебе этот гортанный,
Этот горячий язык,
Запах фалафельных пряный?
Да, понемногу привык.

Кончилась пьяная свадьба -
Что же о том горевать!
Вот на могилу слетать бы
К маме.
А после опять
Буду вдыхать у порога
Вечер тягучий, как мёд.

Ну а отсюда дорога
Лишь вертикально идёт...

ЗА ГРАНЬЮ
Ни днем, ни черной ночью
Мне кажется опять,
Уж никогда воочью
Тех мест не увидать.

За гранью и за кругом
Живу я не спеша.
Между Днепром и Бугом
Еще моя душа.

Где мокрым листопадом
Засыпаны года.
И я твержу: "Не надо,
Не надо мне туда!"

Я хуже или лучше
На свете жил досель,
Но вот родился внучек
В Эрец Исраэль*.

Он не чужак приезжий
Из русских палестин,
А этих побережий
Законный гражданин.

Он станет новой вехой,
Он станет новым днем.
И только дальним эхом
Россия будет в нём.

Какой-то далью серой
И дымкой голубой,
Какой-то прежней верой
И дедовой судьбой.

Над этим вечным морем,
Где властвует иврит.
Он прикоснется к Торе,
Молитву сотворит.

О том тысячелетье,
Неведомом ему.
О прадеде и деде.
Что канули во тьму.
* Эрец Исраэль - земля Израиля (ивр.)

ЕСЛИ БЫ…
Были б деньги - купил бы в Норвегии дом,
Поселил бы друзей в этом доме своём,
Да и сам проводил бы там лето.
Вдалеке от бензиновых смрадных дорог
Жил да жил бы себе точно вольный стрелок,
Но пока нет денег на это.

На скале я над фьордом повесил бы флаг
Из полотнища белого в синих кругах,
В озарении солнечных бликов.
А в подвале бы винная бочка была,
И скамейки сосновые вдоль стола -
Всё удобно, без лоска и шика.

Мы ловили бы рыбу, собирали грибы
Рядом с домом, если бы да кабы...
Чай хлебали с малиною свежей.
А с утра бы писали такие стихи,
Что все прошлые наши огрехи-грехи
Вспоминались бы реже и реже.

Там звенела бы чисто любая строка,
Как вода с поднебесного ледника
И как ветер над Северным морем.
А над лесом бы занималась заря,
Нескончаемый день дружбе нашей даря
Без тревог и тем более - горя.

Только море и небо. Зарница и гром.
Были б деньги -
Купил бы в Норвегии дом.

БАЛЛАДА ПОЛЕТА
Тыщу раз обласкан и обруган,
И не понят, может быть, вдвойне,
Чтобы до конца не сбиться с круга,
Я хочу побыть наедине.

Что зам образ жизни мой!
Мне странно
Слушать вас - кружится голова.
Я давно открыл другие страны,
Острова и горы, и слова.

Я всю жизнь на двух полях трудился:
Строил корабли,
Строку ковал.
Но при этом как-то умудрился -
Крылья про запас еще таскал.

Занимался добываньем хлеба,
Возводил стропила под дождём.
Крылья все взлететь хотели в небо -
Я шептал им: "Небо подождет".

А теперь, когда все силы вышли,
Крылья съела моль - не залатать,
А теперь, когда - и хлеб, и крыша, -
Не на чем и незачем летать.
 
Как ни крой себя беззвучным матом -
Не подняться в небо все равно.
Был крылатым,
А служил горбатым,
Вот и все!
Вот то-то и оно…
 
МОЛИТВА
...еврей - это святое существо.
    Л. Толстой, 1891 год

Всемилостивый Бог,
Я - русский иудей -
Молюсь не за себя,
А за своих детей.

Пока я в мир иной
Неспешно ухожу,
На внуков и детей
Все пристальней гляжу.

Молитвою моей
Пусть будет русский стих -
О том, что никогда
Ты не оставишь их.

На Волге, на Днепре,
На Иордан-реке -
Прости, что я молюсь
На русском языке.